Прошел курс реабилитации и вернулся в клинику. История психолога, который сам стал жертвой зависимостей

Павел Слуднов не понаслышке знает, что такое зависимость от алкоголя или наркотиков. Он сам прошел такой путь. Девять лет назад мужчина вышел из реабилитационного центра, чтобы вернуться туда консультантом. В наркологической клинике «Свобода» он помогает не только пациентам, но их родственникам. Специалист уверен: близким эта помощь нужна ничуть не меньше. Что такое созависимость, почему нельзя давить на пациентов и какие слова найти, чтобы страшные времена наконец остались в прошлом? Ответы — в этом интервью.

— Павел, как ты пришел в эту сферу деятельности?

— Девять лет назад я прошел курс реабилитации, на который попал не по собственному желанию. Только в процессе лечения понял, почему это важно для меня. Стало интересно, почему другие люди так отчаянно сопротивляются лечению — в их жизни ведь далеко не всё хорошо. Стали интересны причины, я решил углубиться в эти вопросы. Плюс когда-то мне хорошо удавалось убеждать людей. Я решил направить этот навык в правильное русло — помогать людям.

— Какое образование ты получил для работы с зависимыми?

— Окончил школу консультантов на базе Московского института психоанализа. Почти 8 лет учились тому, как работать с зависимыми, как общаться с родственниками, что такое реабилитация, как она работает. У меня множество различных сертификатов. Эти базовые знания я стал применять в процессе работы — ездил в центры борьбы с зависимостями уже не как волонтер, а как консультант. Еще была огромная практика в наркологических клиниках, затем поступил в педагогический университет, чтобы добавить к этому знания о человеческой психике. Знаний о зависимости мало для качественной помощи.

— Ты сказал, что проходил курс реабилитации принудительно. Давай поговорим об этом — об отрицании. С точки зрения психологии, что это? Почему у зависимых людей отрицание настолько сильное?

— У 90% алкоголиков и наркоманов есть понимание, что надо что-то менять. Но оно скрыто под отрицанием. Человек готов решать проблему, но не таким путем, как предлагают родственники и врачи. Кажется, что это долго, неприятно, некомфортно, придется себе в чём-то отказывать. Добавим к этому то, что любому человеку сложно признать себя алкоголиком или наркоманом. Как мы себе представляем таких людей? Грязными, обросшими, опустившимися, с кучей заболеваний. Никто себя таким видеть не хочет. Отсюда барьер — психика не принимает это, начинает сопротивляться. Чтобы дать себе шанс на выздоровление, этот барьер нужно убрать.

— Это непринятие себя таким, каким видит его мир?

— Далеко не все зависимые опустились до того уровня, как в моем описании выше. У большинства еще есть семьи, дети, деньги, квартиры. Они более или менее нормально выглядят. Но это временно. Те, кто валяется на газоне, тоже не сразу такими стали. Всё начинается с невинного «попробую» на вечеринке и приводит к печальному результату лет через 10–20. Рано или поздно с работы уволят, супруга уйдет, родственники махнут рукой. Зачастую даже это не подталкивает человека к кардинальным переменам.

И еще момент. В клинику редко кто приходит своими ногами. Почти всегда человек попадает сюда в состоянии абстинентного синдрома. Он едет не лечиться, а поправить здоровье — убрать похмелье или ломку. Его приводят в чувство, он трезвеет — ему уже как будто хорошо. А когда хорошо, зачем что-то менять? Уедет домой, но первый же стресс или плохое настроение приведет к новому запою. На этом этапе необходимо предпринимать действия, которые продвинут лечение дальше.

— И как это сделать?

— Прежде всего работать с родственниками — от них в большей степени зависит, что будет дальше. Первый вопрос, который я задаю: зачем вам его лечить? Отвечают: хочу, чтобы жил нормально. Но в наше время нет однозначного понятия о нормальности. У нас употребление алкоголя подается как вариант нормы. На самом деле родственникам чаще всего нужно спокойствие. Наркоманы и алкоголики — это всегда долги, какие-то разборки, вранье, судебные приставы, постоянные траты на «прокапаться». Ты хочешь отдохнуть, а тебе надо сидеть с мужем-алкоголиком — следить, чтобы квартиру не спалил и на машине не разбился. Родственники хотят безопасности.

— И как нам достучаться до пациента? Человек думает: полежу в клинике, за 3–4 дня восстановлюсь и выйду.

— У нас есть такой термин «интервенция». В широком смысле это свержение власти. Именно алкоголик и наркоман захватывает власть в своей семье — тот, кто творит хаос. Именно его и нужно «свергнуть». Как свергнуть короля? Поднять против него весь народ. В нашем случае — всю семью. Можно собрать семейный совет или привезти всех в клинику. Супругов, родителей, детей, бабушек и дедушек — всех. И каждый по очереди высказывается — зачем ИМ это лечение. Они не осуждают, не обвиняют, не говорят «какой ты плохой». Они говорят о себе: каково им в этой ситуации, с чем приходится жить, что они чувствуют. Всё это в присутствии психолога, разумеется. Он следит за тем, чтобы разговор прошел гладко.

— Озвучивают дискомфорт, который он доставляет семье? Где нарушает границы своих близких?

— Да, и важно делать это именно в клинике в присутствии психолога. Когда такие разговоры проходят дома, человек просто уйдет. Сошлется на то, что ему некогда. Задержится на работу или еще где-то, лишь бы избежать продолжения. На сессии у психолога так вести себя не получится. Придется слушать. Слушать час или два, даже если не хочет. Через какой-то промежуток времени, у каждого — свой, он в любом случае проникнется тем, о чём говорят. Пациент начинает испытывать вину. Возможно, он не согласится сразу на полный курс лечения. Но задумается, и это уже будет его воля.

— Родственники часто говорят «Мы будем лечиться», даже если речь идет о пациенте, которому уже давно за 50. Это и есть созависимость?

— Да, патологическая вовлеченность в жизнь другого человека. Близкие алкоголиков и наркоманов часто страдают этим. И их можно понять: зависимости отражается и на их жизни. Те же безопасность, спокойствие. Родители, особенно мягкие в своем воспитании, часто испытывают страх. «Я привезу его в клинику против его воли, он выйдет и что-то сделает мне — обидится, будет ругаться на мать или может избить».

Родителям неприятны реакции окружающих — соседей, дальних родственников. «У тебя что, наркоман, что ли? Ты в клинику его отдала — что ты за мать вообще?» Так рождается чувство вины. Оно не дает возможности принять здравое решение. У нас есть группы анонимных созависимых. Они также собираются, делятся историями, опытом, помогают друг другу.

— Какое может быть чувство вины, если речь о зависимости, которая приводит к смерти чаще всего?

— Близкие, как правило, не рассматривают такой вариант, не думают об этом. Срабатывает защитный барьер — отрицание. Думают так: «С моим такое не произойдет, мой до такого не дойдет». Многие не верят в лечение. Много раз пытались, много раз говорили, просили завязать и даже получали согласие. Но не случилось.

— Зависимости обросли множеством мифов. Генетика, воспитание, психологические травмы — что на самом деле приводит к тому, что человек начинает употреблять?

— Причины разные — биологические и психологические. Есть мнение, что это наследственное заболевание. Наркотики и алкоголь как химические элементы влияют на генетику, встраиваются в генетический код. Получается, что у человека может быть предрасположенность к этому с рождения. Возможно, он и не будет употреблять. Но если вдруг столкнется с какой-то жизненной проблемой и обратится к алкоголю в этот момент — это приведет к запою. Гены сыграют свою роль. Такие люди обычно не ограничиваются бокалом по праздникам, они пьют много.

Еще одно мнение — нарушение гормонального баланса. К нему могут приводить болезни, например тот же ковид. Те заболевания, которые меняют работу организма. Чтобы почувствовать себя нормально, человек начинает употреблять.

Есть те, кто пьют для «анестезии». Что-то заболело — употребил и стало легче, отпустило. Возникла эта психологическая связь.

Еще одна важная причина возникновения зависимостей — психоэмоциональная. Это неспособность человека переживать свои состояния. Для этого ведь тоже нужен навык! Грусть, злость, страх и радость — человек может банально не уметь их проживать. Ему в детстве не показали, как это делать, не научили. Заставляли подавлять эмоции. Как детям говорят? Не реви, не кричи, не дерись. Человек вырос, столкнулся с эмоцией, а что делать — не знает. От алкоголя как будто бы становится легче. Посмотрите на нашу жизнь: когда произошло что-то неприятное, стресс — мы пьем, устали на работе, стресс — пьем, по праздникам — тоже пьем.

— Получается, близкие могут способствовать употреблению, провоцировать своими действиями, подводить к срыву?

— Мы все знаем, что алкоголь и наркотики — это зло. Даже в 90-х говорили о пагубном их влиянии. Почему же так много зависимых? Всё идет из детства, это воспитание. Но я сейчас не о плохом воспитании, когда на ребенка откровенно забивают. Наоборот! Хорошие родители чего хотят чаще всего? Чтобы ребенок был умным и красивым, добился чего-то, чтобы им гордились, чтобы друзья хвалили и завидовали. Чтобы ребенок был успешным, а не счастливым. Говорят, это забота, но нет. Это созависимость — патологическая вовлеченность в жизнь другого человека.

Добавьте к этому излишний контроль, чрезмерную опеку и навязывания. Детей воспитывают из позиции «ты должен». Должен быть вот таким, должен уметь, должен знать, должен делать.

— Терапия нужна не только зависимому, но и его близким?

— Конечно, это специальная терапия для созависимых. Регулярные встречи с психологами — как индивидуальные, так и на собраниях. На них мы рассказываем, как вести себя с зависимым в обычной жизни, как поддерживать его, как уберечь от срыва.

Созависимый человек — это часто подельник. Родственники чаще всего размышляют так: надо, чтобы ты стал таким, как я хочу. Поэтому я буду делать всё, чтобы ты стал «правильным». Почему матери часто сами дают деньги на бутылку или сами наливают? Чтобы не буянил, чтобы не ругался. Зависимые же искусные манипуляторы. Могут пообещать, что это последняя бутылка. И часто эта бутылка оказывается реально последней. И эта любящая мать потом плачет на кладбище, съедаемая чувством вины.

— В клинике «Свобода» есть курс 28 дней. Какие приемы используют врачи, чтобы стабилизировать состояние?

— Это усиленный курс. Он направлен не только на то, чтобы вывести пациента из абстинентного синдрома, но и подвести его к полному отказу от алкоголя и веществ. На первой неделе решают вопросы физиологического характера — капельницами снимают похмелье, ломку, приводят в норму здоровье. Обязательно полное обследование организма. Важно выявить все причины, которые приводят человека к бутылке или дозе.

На второй неделе, когда пациент пришел в норму, начинается работа с чувствами. Работа с психологом — индивидуально и в группах. Рассказываем, как справиться с собственными эмоциями, не поддаваться соблазну. Третья неделя — подробный разбор, как жить дальше. Что делать с работой, семьей, сменить обстановку или привычный круг друзей. На четвертой неделе врачи и психологи дают свои рекомендации.

Курс 28 дней — это постоянная и плотная работа с психологами и такими же зависимыми. Сессии, лекции, терапевтические игры, групповая терапия, тренинги личностного роста, занятия по самопомощи — круглосуточный мозговой штурм. Наша задача — научить жить без допинга. Чтобы бороться, надо знать врага в лицо. Поэтому мы говорим о том, что такое зависимость, как она возникает и работает, как с ней жить.

— Насколько я понимаю, в клинику люди попадают уже в запущенном состоянии, на последних стадиях заболевания. Там остро ощущается деградация личности?

— Если человек попал в клинику в 20-летнем возрасте, чисто психологически ему легче построить свою дальнейшую жизнь. Сложнее, когда тебе за 40 и на занятии с психологом понимаешь, что половину жизни уже потерял. И надо ускоряться, форсировать события, чтобы вернуть себя в социум. А не получается! И неудача вместе со страхом потерять себя приводит к очередному срыву.

— Зачем ты даешь пациентам свой личный номер телефона?

— Мне важно понять, правильным ли путем мы идем. Рабочую схему мы выбрали или нет. Всё же индивидуально. В клинике человеку может казаться, что всё понятно, а на деле, дома, окажется иначе. Человек может мне позвонить, если чувствует тревогу или желание выпить, употребить.

Бывает, мне звонят через год, через два после реабилитации. Я уже и не помню, что это за Серега! У меня их сколько было! Я пугаюсь, думаю, наверно, запил. А он рассказывает, как у него всё хорошо. Я чувствую себя счастливым и получаю дополнительную мотивацию для своей работы.

Раньше у меня была программа индивидуального сопровождения. Мы с «выпускниками» вместе занимались спортом, ходили в походы, придумывали какие-то общие хобби. Я приглашал их в компании — учились заново общаться с ребятами, с девочками. Уже без алкоголя и психотропных веществ.

— Человек прошел курс лечения, открыл дверь клиники и попал в большой мир. Важно ли ему возвращаться к обычной жизни плавно?

— Суперменов, которые врываются в жизнь стремительно, разорвав на себе рубаху, чаще привозят обратно в клинику. Или хуже — приносят. Да, есть такое понятие как ресоциализация, или перезагрузка. Это постлечебная программа, та же реабилитация, но уже не в лечебном заведении, а дома. Под контролем специалистов, но не постоянно, а дистанционно. Ты вышел из клиники, «нахапал» каких-то тревожных состояний. Но ты не один, как раньше. Ты можешь зайти в клинику на занятие или консультацию, где мы разберем то, что случилось. Период перезагрузки может занимать от трех месяцев до года. Только так человек может научиться жить заново. Как ребенок, который учится ходить — упал, ударился, заплакал. Мы поднимем, отряхнем, поддержим.

— Есть пациенты, которым невозможно помочь?

— Нет. К каждому можно найти подход.

Интервью с Павлом вы можете найти на канале клиники «Свобода», там же и другие видеоматериалы по теме и истории зависимых.

Наркологическая клиника «Свобода»:
Сургут, Республики, 73/2;
тел.: (3462) 75-82-81;
сайт.

_{ООО «Клиника «Свобода», svoboda-surgut.ru}