«Бежала по чему-то мягкому — телам людей». Истории выживших при взрыве на Пушкинской площади— за 25 лет террористов так и не нашли

Начало нулевых. Центр Москвы. Теплый августовский вечер. Пушкинская площадь с тремя станциями метро, «Макдональдсом», двумя кинотеатрами и десятками магазинов. Люди торопятся домой после рабочего дня. Чтобы зайти в метро, нужно спуститься в подземный переход и пройти через торговые ряды. Там и бабушки с огурцами и цветами, и ларьки с разными безделушками, и продавцы у лотков с фруктами.

17:55. Из выхода станции «Пушкинская» начинает валить черный густой дым. Из этой завесы ползком на коленях выбираются люди. С обожженными руками и в крови, которая стекает по лицу, ногам и рукам. На ком-то из них даже нет одежды — обгоревшие куски тканей прилипли к телу вместе с мусором.

8 августа 2000 года в подземном переходе на Пушкинской площади, который ведет на станции метро «Пушкинская» и «Тверская» произошел теракт. На месте погибли семь человек, шесть скончались в больницах. Еще 118, в том числе шестеро детей, получили ранения. Тогдашний мэр Москвы Юрий Лужков без суда и расследования сразу сказал, что в трагедии виден «чеченский след». Версий было много. Но заказчик и исполнитель не установлены до сих пор, а уголовное дело закрыто и отправлено в архив.

MSK1.RU поговорил с теми, кто видел трагедию своими глазами. Рассказываем, что изменилось в жизнях жертв теракта за эти 25 лет, что говорили чиновники и почему никто не понес наказание.

За несколько минут до того как прогремел взрыв, в пешеходный переход под Пушкинской площадью зашли два человека. В руках у одного из них был полиэтиленовый пакет, а у другого — дипломат.

Они подошли к павильону № 52, начали выбирать товар. Незнакомцы хотели расплатиться, но продавец не принимал доллары. Под предлогом того, что им необходимо обменять валюту, ушли. А дипломат и пакет оставили у павильонов, где торговали парфюмерией.

«Я там работала в палатке прямо напротив, торговала бижутерией. Там идут люди — это фон. Обратить внимание на странных каких-то людей нереально было. Девочка сгорела… она рядом с местом взрыва цветы продавала, — вспоминала продавец Любовь. — Меня спасла покупательница. Она погибла. Девушка встала напротив в проходе. И загородила меня».

Любовь понимала, что надо выбираться, потому что дома сидят ее дети. Кроме нее воспитывать их некому. Сквозь дымовую завесу она смогла вылезти из перехода. Тут же подбежали прохожие, которые пытались оказать первую помощь до приезда медиков.

«Мне не одну операцию делали за счет государства. У меня ожог был большой, порядка 30%, — рассказывала пострадавшая в теракте. — Но потом его до 10% снизили — от 2-й до 4-й степени. Еще перелом был. Меня не выписывали — я сама домой пошла, потому что меня дети ждали. Я просто выпросилась. От детей пыталась скрывать всё по максимуму».

Пока Любовь продавала украшение покупательнице, Евгений Чередниченко вместе с трехлетней дочерью Илмой зашел в переход, чтобы поменять CD-диск. Накануне ему продали бракованный. Пока его меняли, решили посмотреть, что есть в других магазинах.

Он должен был зайти в метро и около семи вечера встретиться на Лубянке с супругой в «Центральном детском магазине», чтобы купить ребенку игрушку, а себе — краски: тогда Евгений увлекался моделированием.

«Мы ехали из Химок. Там жили два года, когда переехали из Сарова в Подмосковье, чтобы денег на квартиру заработать, — говорил Евгений. — Когда мы поменяли диск и гуляли по переходу, говорю дочери: „Больше смотреть нечего. Ничего интересного нет. Пошли назад“. Мы проходим то место, где через минуту произойдет взрыв. И раздался громкий хлопок. Всё гаснет. От сильного толчка я падаю на землю».

Осознав, что дочь потерялась, Евгений начал в темноте на ощупь искать своего ребенка. Девочка стояла и громко кричала. Но ничего не было слышно, потому что взрывная волна оглушила всех, кто находился недалеко от эпицентра взрыва.

«Она растопырила руки, громко кричала, но стояла на ногах. Это ее спасло. Лежащего ребенка было бы невозможно найти. Тогда я понимал, что где-то должен быть выход. Когда мы увидели свет, я сказал дочери: „Успокойся. Нас хотели убить, но мы остались живыми“. Мы вышли на свет, а там солнышко, люди ходят. И мысль, которая была в голове: „Надо уйти отсюда подальше. Там что-то случилось, но мы не знаем что. Сделать ничего не можем“».

В этот момент один из прохожих прокричал Евгению: «Мужчина, у вас вся спина в крови!» К нему с дочерью сразу подбежали другие люди. Кто-то предложил ему позвонить родным, но связи не было.

В первые минуты после взрыва на Пушкинскую площадь прибыли несколько машин скорой помощи и МЧС. Прошло еще полчаса и центр города заполонил вой милицейских сирен — силовики оцепили сигнальной лентой территорию.

«Пока мы на травке лежали, приходили в себя, приехали скорые. И было такое ощущение, будто все силы разом кончились. Но я думаю, что это было из-за большой потери крови», — рассказывал Евгений.

Даже его жена потом говорила, что почувствовала, будто произошло что-то плохое.

«Могла подумать: задержались где-то. С ребенком это обычное дело. Ему же надо всё посмотреть, попросить что-то. 40 минут — это не очень много. Но у супруги началась паника», — вспоминал выживший в теракте мужчина.

Супруга Евгения, которая в этот момент находилась в детском магазине, подошла к одному из сотрудников и спросила: «В Москве ничего не случилось?» Ей ответили: «Случилось. Теракт».

«Я побежала на Пушкинскую площадь. Туда никого не пускали. Я была готова ко всему, лишь бы меня пустили, — сказала жена Евгения. — Пускай даже на опознание. А мне сказали: „Идите домой“. И я поехала в Химки. Сосед включил телевизор, и мы до вечера смотрели новости».

Когда она поняла, что можно найти хотя бы дочь, то вместе с соседом начала обзванивать по очереди все больницы.

«Я приехала, а дочь положили спать. В палате было темно. Но я все равно зашла. Я беру ее за руку, а она мне говорит: „Нас убили, но мы остались живы“. Потом я узнала, что и муж выжил. Если бы они не спаслись, то у нас бы потом ничего не было. У нас трое своих ребятишек родились, еще троих мы приемных взяли», — рассказала супруга.

Евгению и Илме чудом удалось спастись. Взрывное устройство, которое оставили террористы, было начинено поражающими элементами из винтов и шурупов. Его мощность оценили в 800 граммов в тротиловом эквиваленте. Это в четыре раза больше, чем в самых мощных противопехотных минах.

«У дочери на рентгене увидели железку, которая практически в сердце вошла. Но попала в ребро. Если бы попало между ребер, то дочки не было бы, — говорил Евгений. — Поэтому у нее просто из спины достали, ну и еще осколки из ноги и руки. А у меня достали деталь от молнии в несколько сантиметров. Мне даже ее потом отдали. Она прошла сквозь легкое и ушла в диафрагму. 12 сантиметров вход был».

После теракта Илме понадобилась психологическая помощь. Девочка, и без того с закрытым характером, замкнулась еще больше. Но в подростковом возрасте она собрала всю волю в кулак и смогла раскрепоститься. Она стала преподавателем высшей математики, мастером игр и даже писателем.

Ее отец после трагедии не боялся спускаться в метро и даже не раз был в переходе на Пушкинской площади. Через полтора года после трагедии в семье родился еще один ребенок и они переехали к себе на родину — в Нижегородскую область.

«После теракта, когда я проходил в переходе на Пушкинской, у меня ни разу ничего там не екнуло. А вот супруга долгое время боялась в метро ездить. У нее до сих пор триггер срабатывает, если дети долгое время не выходят на связь, хоть они уже взрослые. Ее нужно успокаивать. И началось это именно тогда», — объяснил Евгений.

Пока Евгений вместе с дочерью Илмой ехали из Химок, с работы вышла секретарь Марина Джибу — коренная москвичка ассирийского происхождения. Прошло 25 лет, а она до сих пор не может для себя точно объяснить, зачем 8 августа 2000 года она пошла в тот переход.

«Именно в тот день, именно в ту минуту и в ту секунду я просто оказалась там. Я проснулась утром, это был прекрасный летний день, — вспоминала Марина. — Тогда у меня родился племянник, и за день до этого его выписали. Я вообще никогда не обманывала. Если мне нужно было уйти с работы, то просто отпрашивалась. Мне не нужно было никуда в тот день. Но я зачем-то придумала целую историю. Сказала, что мне нужно уйти в 4 часа, чтобы попасть на выписку к племяннику».

Перед тем как оказаться в переходе, Марина погуляла в ГУМе, зашла в Иверскую часовню — поставила свечи, помолилась. Затем пошла вниз по Тверской улице, купила по дороге мороженое.

«Ни в какой из магазинов я не зашла за подарком племяннику, потому что я с мороженым, а с ним ведь нельзя, — рассказывала Марина Джибу. — Думала: внизу пройду, как раз видела книжку о новорожденных. Сейчас в переходах разные магазины, а раньше можно было спуститься в переход на Пушкинской одеться с ног до головы, да еще и покушать. Я вышла со стороны Страстного бульвара и пошла разглядывать. У одной палатки постояла, у другой. И остановилась около обувного».

Марина в первые минуты и не подумала, что произошел теракт. Ей было неловко из-за того, что она упала на глазах у посторонних. Через минуту она резко вскочила — это ее и спасло. Ослепленные люди начали метаться по подземному переходу. Затем прогремел второй взрыв.

«Сначала взорвалась тротиловая шашка бомбы, а затем еще что-то, где были поражающие элементы, — говорила Марина. — После второго взрыва меня отбросило к стене. Когда я там стояла, знаете, я потом такое видела только при взрыве башен-близнецов в Америке. На тебя летит то ли пыль, то ли что-то еще. В голове только звон. Звон, не крик. И все медленно двигается. И ты только тогда понимаешь, что случилось что-то страшное».

В момент, когда надо принять решение: бить, бежать или замереть, Марина напомнила себе, что она — единственный ребенок в семье. Отец умер, когда дочери было два года. Во что бы то ни стало ей нужно выбираться. Если она останется здесь с грудой тел, то ее мама не переживет.

«Я поняла: надо себя было как-то отсюда выводить. И это было моей большой ошибкой. Я побежала в сторону Страстного бульвара. Там за углом была палатка, где лежали сумки с бомбой. Тот угол как раз меня и спас. В палатке были лаки для волос и другая легковоспламеняющаяся жидкость. Она и пылала. Из-за этого я получила ожог. Я закрыла лицо руками, поэтому огонь перешел на мои руки».

Марина не помнит, как именно выбиралась. Всё, что осталось в ее сознании: огонь, бег, доли каких-то секунд, ее приподнимают и куда-то переносят. А затем лестница. Она посмотрела на часы, которые показывали 18:00.

«Это всё длилось пять минут, — сказала пострадавшая. — Сам взрыв и этот хаос. А наверху идет обычная жизнь. Всё хорошо, всё нормально. Я была одной из первых, кто оказался на поверхности. Я была вся обожженная и опаленная. Но из-за шока боли не чувствовала. Помню, была одета. Но с ноги слетела босоножка».

Следующий месяц Марина провела в институте имени Склифосовского, где ей сделали пересадку кожи. Еще два месяца она восстанавливалась дома. После операции к ней пришел физиотерапевт и сказал: «Тебе нужно тренироваться: сжимать и разжимать руки, иначе твои пальцы окаменеют».

«В 25 лет я не понимала всей серьезности ситуации. У меня были ожоги 3-й степени, вплоть до обугливания. Повреждена барабанная перепонка, контузия. Ожоги не только рук, но и ноги, спины. А вот именно руки по плечи были объяты огнем. Я через боль и слезы тренировала руки. Я это делала, потому что хотела жить».

Позднее к Джибу приходили силовики, чтобы та дала показания после произошедшего. Они просили указать на схеме, где именно она стояла. Девушка показывала, что на углу около палатки № 52.

«Помню, спустя 3-4 дня опять пришли и снова просили показать. И я говорю: „Да вот тут я стояла!“. Показания у меня не изменились, потому что я палатки там по номерам знала. Сотрудник говорил тогда: „Вы понимаете, что вы стояли прямо в эпицентре, и с такими минимальными повреждениями. В рубашке родились“. Он говорил, что те, кто рядом стояли — полегли», — вспоминала пострадавшая.

В больнице пострадавшая должна была пройти психиатрическую экспертизу. Специалисты спрашивали у нее: «Как вы будете жить после всего этого?» Она ответила: «Что значит „как буду“? Как жила, так и буду жить. А как я должна жить?»

Врач спрашивал у девушки: «Вы пойдете в переход и на то место тоже вернетесь?» На что Марина ответила: «Конечно, если мне надо будет перейти с одной стороны улицы на другую, то пойду». После этого врачи посмотрели друг на друга поверх нее и сказали: «С этой все будет хорошо. Она — оптимистка».

В этот момент за дверью палаты стояли родственники, которые спросили у психиатров: «Доктор, может ей что-то попить? Может что-то делать надо?» А врачи ответили: «Да вы сами попейте. У вас вон губы дрожат. А она сама выберется. У нее очень крепкая нервная система».

Через час после взрыва произошел еще один. Это оперативники ФСБ нашли возле магазина «Армения» бесхозный сверток, который расстреляли из гидропушки.

После 20:00 на Пушкинской площади началась процедура опознания тел погибших. На ступеньках лестницы в подземный переход, который находится напротив памятника Пушкину, лежали обгоревшие тела. У одной из погибших были оторваны ноги ниже колен. Прямо там же шла опись ценных вещей — золотых изделий, которые были на погибших.

Когда на месте уже работали силовики, к переходу на Пушкинской площади приехал мэр Москвы Юрий Лужков — мэрия находится в 500 метрах от места взрыва. Он осмотрел тоннель метро и заявил журналистам: «Явно чеченский след. Явно совершенно».

Вице-премьер правительства Москвы Юрий Музыкантский говорил, что одна из версий произошедшего — теракт. Он также дал понять, кто мог за ним стоять, хотя расследование еще даже не началось.

«Взрыв в 18 часов. Переход на площади Пушкина. Это одно из самых многолюдных мест. Это час пик. Те, кто пошли на этот шаг, отчетливо представляли себе убийство мирных жителей, — говорил Музыкантский. — Я знаю, что сейчас проходит совещание ФСБ. Значит, будут выработаны меры безопасности. Общество должно как-то к этому делу отнестись серьезнее. Наверное, стоит прекратить разговоры о свободе передвижения. Наверное, стоит прекратить разговоры о незаконности регистрации».

В день трагедии прокуратура возбудила уголовное дело по статьям «убийство» и «террористический акт». Расследование взял на личный контроль недавно занявший пост президента России Владимир Путин.

Через два часа после взрыва агентство France Press распространило заявление Аслана Масхадова, в котором он говорил, что никто из чеченских командиров и боевиков не причастен к взрыву. Масхадов выразил соболезнования пострадавшим и семьям погибших. Под руководством заместителя директора ФСБ Владимира Проничева (директор ФСБ Патрушев был в отпуске в Сочи и прилетел только ночью) был создан штаб оперативного расследования произошедшего.

Через четыре часа после трагедии замдиректора ФСБ заявил, что пока о теракте говорить рано — на месте всё еще работают силовики. А Юрий Лужков попросил москвичей и жителей России возобновить ночные дежурства, как это было в 1999 году во время взрывов домов в Москве и Волгодонске.

Ночью оперативники составили фоторобот одного из мужчин, которые оставили сумку у павильона в переходе и убежали. По нему подозреваемый был кавказцем: на вид 25–35 лет, рост около 185 см, спортивного телосложения, короткая стрижка, волосы темные, был одет в джинсы и футболку темного цвета.

На следующий день после взрыва Путин выступил с заявлением. Он говорил, что изначально рассматривалось две версии произошедшего: несчастный случай и преступление. А если последнее, то это либо криминальные разборки, либо теракт. Президент сказал, что «было бы неверным искать какой-нибудь национальный след — чеченский или какой-либо другой».

«Это вообще неправильно, когда мы ставим какое‑то клеймо на целый народ, потому что у преступников, и у террористов прежде всего, нет ни национальности, ни вероисповедания. Но мы, конечно, должны знать, откуда исходит угроза. Самым лучшим подарком для них была бы неорганизованность и суета с нашей стороны. Человечество не выработало никакого другого эффективного способа борьбы с террором, кроме одного. И это единственное лекарство — адекватный ответ», — говорил Путин.

Путин также был уверен, что вскоре люди узнают имена и исполнителей, и заказчиков. И государство ответит на их преступление. Но этого не произошло даже спустя 25 лет.

До последнего версия с терактом была не единственной. Руководил расследованием Владимир Идкин, который в основном занимался делами, связанными с экономическими и должностными преступлениями. Следствие всерьез относилось и к тому, что взрыв в переходе устроили в борьбе за контроль над целой сетью торговых точек.

Ларьки были расположены в одном из самых посещаемых мест Москвы. Каждый павильон ежемесячно приносил минимум 10 тысяч долларов. При этом, согласно экспертизе, при взрыве на Пушкинской площади использовали силитро-магниевую смесь. Точно такую же, как и год назад при взрывах жилых домов в Москве.

Но следствие всё еще сомневалось — почерк не был похож на «чеченский». Но для борьбы с террористами все же предлагали привлечь частных охранников и обычных людей, чтобы они патрулировали дворы своих домов.

Почти сразу после трагедии вице-мэр Москвы Валерий Шанцев заявил, что не исключает запрета на торговлю в подземных переходах метро. Но через время этот вопрос решили иначе — заменили легкие металлические конструкции на огнеупорные.

Милиционеры объявили о начале масштабной операции «Вихрь-антитеррор». Руководство ГУВД дало команду в кратчайшие сроки проверить все подземные переходы в столице. Через пять дней после теракта они выявили канал поставки в Москву оружия и взрывчатых веществ — усилили контроль на транспорте и начали тщательнее досматривать сумки пассажиров.

На месте взрыва месяц стояли живые цветы. К стенам были приклеены газетные вырезки и листочки со стихотворениями самодеятельных поэтов, в том числе — резко античеченского и антимусульманского содержания. Через 40 дней там, где лежали обгоревшие тела, установили табличку в память о погибших.

Спустя год после теракта в переходе на Пушкинской площади генпрокурор России Владимир Устинов заявил, что в трагедии замешана группа Ачимеза Гочияева. Позднее появились сообщения о причастности банды Арби Бараева к взрыву.

В 2002 году начальник московского УФСБ Виктор Захаров заявил, что спецслужбы знают практически обо всех, кто причастен к терактам в Москве, а именно к взрывам домов в сентябре 1999 года и взрыву на Пушкинской площади. Но имен и фамилий не назвал.

На вторую годовщину теракта памятную доску на месте взрыва заменили мраморной плитой. По ее бокам установили два факела, имитирующие огонь. Внизу на помосте лежала кованая роза. А на табличке выгравированы слова: «В память о погибших от террористического акта 8 августа 2000 года».

Прошло еще пять лет после взрыва в переходе на Пушкинской площади. И следователи точно решили, что произошедшее — теракт. Другие версии все-таки отмели. Тогда же источники, близкие к следствию, говорили, что есть подозреваемые — все они жители Чечни.

«Меня вызывали в управление по борьбе с терроризмом, чтобы я приехала и подписала какие-то документы. Я помню, что спросила: „Нашли кого-то?“ На что мне ответили: „Ищем-ищем. Если найдем — сообщим. Столько лет прошло, а мне до сих пор никто не сообщил. Никого не нашли“, — рассказывала Марина Джибу.

В августе 2006 года прокурор Москвы Юрий Семин заявил, что исполнителей теракта, скорее всего, уже нет в живых. Дело не раскрыто, а расследование приостановлено.

«Наверное, все-таки это было, скорее всего, связано с чеченским следом, и, наверное, оно будет приостановлено. Более конкретно не готов сейчас сказать. Я думаю, может быть, через какое-то время мы к нему вернемся, когда будем это дело… год когда пройдет, мы, наверное, еще раз его посмотрим и тогда определимся. Поэтому сейчас я не готов сказать. Я пять лет примерно к этому делу не прикасался», — говорил Семин.

В 2023 году бывший прокурор Москвы скончался. Имен заказчиков и исполнителей он так и не назвал.

Прошло 25 лет с момента теракта в переходе метро на Пушкинской площади. О трагедии перестали лишний раз вспоминать. Какое-то время пострадавшие держали связь, но и она разорвалась. Но все же остались те, кто до сих пор не может забыть 8 августа 2000 года.

«Это забыть невозможно, — делилась спустя 25 лет после трагедии продавец бижутерии Любовь. — Поменялось отношение к этому, много лет прошло. Этот момент ничего не перевернул у меня внутри. Для меня это не стало такой трагедией, как для других. Я это не культивировала и не развивала. Я увлекалась философией. У меня в принципе другое отношение к жизни. Поэтому я не показатель».

Марина Джибу, которая отправилась в подземный переход за подарком своему племяннику, тоже со временем смогла психологически справиться с последствиями теракта. Но физически еще долго не могла прийти в себя.

«До 2018 года я не ездила на метро из-за поврежденной перепонки. Я не могла спускаться вниз. Из-за шума мне было очень тяжело. И я ездила на общественном транспорте, — вспоминала пострадавшая в теракте Марина Джибу. — К тому же после нескольких терактов, которые были потом в метро, не могла воспринимать его, как безопасный вид транспорта. По сей день из меня вытаскивали какие-то части той бомбы».

Отец Илмы, который вытащил свою дочь из дымящегося перехода метро, говорит, что «такие вещи лучше забывать». Он боится представить последствия, если бы нашел своего ребенка в груде обгоревших тел.